В начертанном кругу невозмутима,
Мучительно, но издали любима!
Титания! недаром страшно мне:
Ты, как дитя, капризно-прихотлива,
Ты слишком затаенно-молчалива
И, чистый дух, — ты женщина вполне.
Перед тобой покорно, терпеливо
Душа чужая в медленном огне
Сгорала годы, мучась в тишине…
А ты порой — беспечно-шаловливо
Шутила этой страстию немой,
Измученного сердца лучшим кладом,
Блаженных грез последнею зарей;
Порою же глубоким, грустным взглядом,
Душевным словом ты играть могла…
Титания! Ужели ты лгала?
Титания! я помню старый сад
И помню ночь июньскую. Равниной
Небесною, как будто зауряд,
Плыла луна двурогой половиной.
Вы шли вдвоем… Он был безумно рад
Всему — луне и песне соловьиной!
Вдруг господин… припомни только: вряд
Найдется столько головы ослиной
Достойный… Но Титания была
Титанией; простая ль шалость детства,
Иль прихоть безобразная пришла
На мысли ей, — осел ее кокетства
Не миновал. А возвратясь домой,
Как женщина, в ту ночь рыдал другой.
Титания! из-за туманной дали
Ты всё, как луч, блестишь в мечтах моих,
Обвеяна гармонией печали,
Волшебным ароматом дней иных.
Ему с тобою встретиться едва ли;
Покорен безнадежно, скорбно-тих,
Велений не нарушит он твоих,
О, чистый дух с душой из крепкой стали!
Он понял всё, он в жизнь унес с собой
Сокровище, заветную святыню:
Порыв невольный, взор тоски немой,
Слезу тайком… Засохшую пустыню
Его души, как божия роса,
Увлажила навек одна слеза.
Да, сильны были чары обаянья
И над твоей, Титания, душой,—
Сильней судьбы, сильней тебя самой!
Как часто против воли и желанья
Ты подчинялась власти роковой!
Когда, не в силах вынести изгнанья,
Явился он последнего свиданья
Испить всю горечь, грустный и больной,
С проклятием мечтаньям и надежде —
В тот мирный уголок, который прежде
Он населял, как новый Оберон,
То мрачными, то светлыми духами,
Любимыми души своей мечтами,—
Всё, всё в тебе прочел и понял он.
Титания! не раз бежать желала
Ты с ужасом от странных тех гостей,
Которых власть чужая призывала
В дотоле тихий мир души твоей:
От новых чувств, мечтаний, дум, идей!
Чтоб на землю из царства идеала
Спуститься, часто игры детских дней
Ты с сильфами другими затевала.
А он тогда, безмолвен и угрюм,
Сидел в углу и думал: для чего же
Бессмысленный, несносный этот шум
Она затеяла?.. Бессмыслен тоже
И для нее он: лик ее младой
Всё так же тайной потемней тоской.
Титания! прости навеки. Верю,
Упорно верить я хочу, что ты —
Слиянье прихоти и чистоты,
И знаю: невозвратную потерю
Несет он в сердце; унеслись мечты,
Последние мечты — и рая двери
Навек скитальцу-другу заперты.
Его скорбей я даже не измерю
Всей бездны. Но горячею мольбой
Молился он, чтоб светлый образ твой
Сиял звездой ничем не помраченной,
Чтоб помысл и о нем в тиши бессонной
Святыни сердца возмутить не мог,
Которое другому отдал бог.
<1857>* * *
Хоть тихим блеском глаз, улыбкой, тоном речи
Вы мне напомнили одно из милых лиц
Из самых близких мне в гнуснейшей из столиц…
Но сходство не было так ярко с первой встречи…
Нет — я к вам бросился, заслыша первый звук
На языке родном раздавшийся нежданно…
Увы! речь женская доселе постоянно,
Как электричество, меня пробудит вдруг…
Мог ошибиться я… нередко так со мною
Бывало — и могло в сей раз законно быть…
Что я не облит был холодною водою,
Кого за то: судьбу иль вас благодарить?
6 декабря 1857
Флоренция
В несуществующий альбом —
Заклятый враг готовых —
Пишу я — в нем, как и во всем,
Краев искатель новых.
Начав шутливо продолжать
Хандрою беспощадной,
Готов я правду вам сказать
Со злостию отрадной.
Желать ли мне, чтоб в нем всегда
Страницы чисты были…
Иль чтобы страсть, любовь, мечта